1990-е годы представляют: Юрий Шафранник

Анатолий Омельчук, «Времена Шафраника»

Первый свободный тюменский паралмент

Иллюзии, романтизм, прагматизм... И все это - в одном «флаконе»

Омельчук: Юрий Константинович, в Ваши времена поднялся российский флаг над Домом Советов. Архиволнительное событие? Или так, между делом?

Шафраник: Ещё как заметил! Волнительно даже сегодня. Такие смены! Я считаю, почти революция. Практически революция. Дай Бог, чтобы и дальше она шла бескровно. Драматическая ситуация, но хорошо, что она не перешла в трагическую. Очень драматичные, тяжёлые изменения, связанные с ГКЧП. Очень тяжёлое, страшное, опасное испытание для России. Крайне неприятное для Тюмени.

Омельчук: Вы подписывали Федеральный Договор. Уже тогда чувствовалось, что это очень сложный документ? Для нашей территории - мина замедленного действия?

Принимать решения - очень тяжело

Шафраник: Серьёзнейший вопрос. Лично я осознанно ставил подпись. Переживал чрезвычайно, поскольку он действительно закладывал серьёзную мину. Но, переживая, я точно знал (опыт подсказывал - с Союзным договором «тренировались» четыре года): неподписание может для России обернуться худшим образом. Ну их к чёртовой матери, эти тренировки! В конце концов, жизнь поправит. На территории области будет три, четыре, пять... один субъект. Сейчас вот снова заговорили об объединении. Жизнь перемелет. Но чтобы не допустить развала, я (чрезвычайно переживая) серьёзно ставил подпись, понимал, что Договор закладывает и будущие мины. Но с другой стороны - он во спасение России.

Омельчук: Расчищает минное поле?

Шафраник: Это так. Более того, мы всё-таки предусмотрели административный Совет, сейчас Совет губернаторов. Его подготовили президентским Указом. Мы могли и имели возможность утвердить его в Москве. Но меня сорвали тогда в Москву, я не успел реализовать эту хорошую идею. Хотя была полностью завизированная бумага, все согласны, принято на трёх депутатских сессиях - в Хантах, на Ямале и в Тюмени.

Омельчук: Здесь, в этом здании, было бурное время, бурные дни? Наверное, по тем временам - дни и ночи?

Шафраник: Смена власти произошла. Рычаги власти утеряны. Всё-таки существовала государственная машина на базе партийной системы. Хотя сидим в высоких кабинетах и статус великий, но механизмы только-только налаживаются и создаются. И хорошо, что в этом здании мы не ошибались стратегически. Мы ошибались помелочно, но это улетало. Стратегически - не ошибались. В тот драматичный период, считаю, ни ямальские лидеры, ни хантыйские, ни тюменские, к которым по судьбе относился тогда и я, не сделали стратегических ошибок. Я понимал: уже излом. Хорошо понимал. Огромный серьёзный излом. Уже и первого секретаря обкома Геннадия Павловича Богомякова не было. Пленум его освободил. Это подтолкнуло: ведь нет руководителя, который чётко вёл область. А кто тогда? Может, чересчур по-молодому я метался, осознавая меру ответственности, что же у нас с областью? Партийная власть не просто пошатнулась, её не стало. Принимать решения - возглавить дело - очень тяжело. Всё-таки от жёсткой производственной жизни, от устоявшихся привычек попасть в этот зал, где четыреста...

Омельчук: ...Анархистов?

Шафраник: Депутатов. Каждый кричит по своей теме. Помните? Бастуем немедленно, тюменскую нефть никому не поставлять. От сепаратизма до либерализма. Это ломало меня весь первый лидерский год. В борьбе с «великими планами» выработали подход - платное недропользование, а доля от этой платы - для наших жителей. Мы сумели сформировать в округах с областью понимание, а затем реализовали его по ренте: юг Тюмени 20 процентов получает от всех платежей. Юг Тюмени особенно, да и Север, безусловно, на эти проценты выжили. Недавно был в Кургане. Сравниваешь, и приносит удовлетворение, что мы не ошиблись с посылом, не стали клянчить и просить, мы сумели наладить механизм. Мы же не бесплатные рубли получали: за свою работу и свою нефть. Потом без меня Неёлов, Филипенко и Собянин раскрутили эти идеи и получили огромный эффект. За десять лет преобразилось очень многое на севере и на юге, особенно в плане социальном. Много чего не сделано, но очень многое сделано.

Омельчук: Жалко было прощаться с Тюменской областью?

Шафраник: Очень. Действительно, было два серьёзных разговора президента со мной. В 91-м - в команду Гайдара и Бурбулиса. И в 92-м - в правительство Черномырдина и на пост министра ТЭКа. Мне удалось убедить - не отказаться, а убедить - что Тюмень на переходном этапе, нельзя просто так бросить, нельзя замены на переправе делать. В третий раз было трудно отказывать. Соблазняло и профессионально: смотри, Юра, от слесаря и... до министра. Это ведь сидит в подсознании где-то.

Омельчук: Прощался с Лангепаснефтегазом, прощался с Тюменской областью, прощался с Минтопэнерго... Самое трудное прощание?

Шафраник: Всё, что относится к родине, от родного Карасуля до Вартовска, Лангепаса и Тюмени - не могу сказать: взял и простился. Этого - в душе - никогда не будет. Как могу, максимально сохраняю ниточки человеческих отношений, личностные связи, маленькие проектики. Что значит с родиной проститься? Это что, похоронить её в себе, что ли? Это не подходит. Другое дело - ностальгия. Иногда прямо сейчас, сегодня хочется лететь домой.

С министерским креслом? Я же министром ТЭКа явно пересидел около года, почти лишний год. Быть министром в такие времена четыре года - просто устаёшь, психологически тяжело. Всё равно наступает время, когда - на выход. Понятно: отставка, а это обязательно больно. Что тут скажешь... Но я был готов и уже сам этого желал. Правда, хотел возглавить национальную нефтяную компанию страны. Но, как говорят, «определённые силы» не допустили. Прощание с министерством, отставка - тяжело, хорохорься - не хорохорься.

Но объективно - это и счастливый момент. Сейчас - аж прямо с улыбкой вспоминается. Особенно посмотрев, как подряд менялись министры. С доброй улыбкой, с переживанием: дай Бог, чтобы министерство сумело восстановить функции и свой потенциал, которые тогда имело при нас. А за себя радуюсь: вовремя. Прощание, переживание, но и - другая жизнь.

Много, но адекватно сделанному

Омельчук: Настоящий провокаторский вопрос: нефть - благо или беда нашего края?

Шафраник: Как использовать. Может быть и бедой, и благом. За последние годы страна от нефти получила столько финансовых средств - великому Косыгину не снилось. Очень много. Мы качали Советским Союзом максимум 132 миллиона тонн за рубеж по средней цене 18 долларов. Упрощаю специально, но порядок примерно такой. Последние годы качаем в два раза больше, а цена уже больше ста долларов. Такие огромные деньги! Это огромное испытание. Я задам себе и вам вопрос, и сам не смогу влёт ответить: заработав, накачав такие огромные деньги, Тюмень адекватно ли, пропорционально ли своему труду обратно их в оборот получила? С уверенностью можно ответить: нет. Область получила много, но вряд ли адекватно. Это испытание и для власти, и для людей. Власти обязаны сделать всё возможное и невозможное, чтобы вернуть в область, на нефтяные земли адекватные средства. Второе испытание - как ты будешь использовать полученное. Проел, пропил, растеклось - это одно. Но если созданы новые рабочие места, вложено в развитие, в людей, в образование - совсем другое.

Омельчук: Сменим масштаб: для России - благо или беда?

Шафраник: Одинаково. Безусловно, переживаю за главное. Сейчас - благо: прошла финансово-экономическая стабилизация. Люди вздохнули немножко, поправилось с зарплатами. Благо? Благо. Пошло это всё в дело? Ответственно заявляю: нет. Пока нет.

Омельчук: В формуле Шафраника вертикально интегрированных нефтяных компаний заложены сегодняшние неожиданности развития нефтепрома? Или формула актуальна и востребована только для начала 90-х?

Шафраник: Это мировой опыт. Эффективность свою наши нефтяные компании уже доказали, вышли в мир. На равных русская нефтянка конкурирует на мировом рынке. Это успех. Но обязательно нужно отделять приватизацию и структурные изменения. Не говорю о том, что нефть попала в частные руки. Государство, политическая воля лидеров, отчественные законы решили, чтобы большая часть наших нефтяных компаний ушла в частные руки. Но я от этого отодвигаюсь. Это не решение профессионального нефтяника министра Шафраника, это политическое решение страны. Проблемы не в самих вертикально интегрированных компаниях - они укрепляются. Но мы же хотели создать тысячи малых и средних нефятяных фирм - на новых маленьких, средних месторождениях, на отработанных старых добротных участках. В 1996 году уже 12 процентов родной нефти эти малые компании добывали, а сейчас - всего 4. Их стало меньше, гиганты пожирают. Безусловно, отрицательный процесс. Неблагородный, неблаготворный. Энергию нефтяных монстров нужно направить не на деление, а на созидание. Это главнейшая экономико-политико-философская проблема нашего времени в нефтяном деле.

Своя драма, свои искушения

Омельчук: Юрий Константинович, Вы руководили первым свободным тюменским парламентом. Что удалось сделать для Тюменской области по-крупному?

Шафраник: Вспоминается не то, что сделал, а свой самый большой шок. Всё-таки я вырос до генерального директора из слесарей. Хотя ещё молод, но уже матёр и авторитарен. Нас учили жёстко, даже жестоко. Самые тяжёлые у меня - 80-е годы. Жестокая учёба. А здесь 450 депутатов, и все они избраны на действительно свободных выборах. Каждый сам себя считал...

Омельчук: 450 партий?

Шафраник: Они никак не были объединены: ни за левых, ни за правых.

Омельчук: Даже не за себя?

Шафраник: За что-то. Каждый. И это шок. Зал давит этим своим свободным мнением... «Я» - каждый. В этом броуновском движении требуется выработать строгую линию, убедить всех. Переубеждать всех - было шоково. За год я стал совсем другим Шафраником. Просто другим. Это привело меня в другое состояние.

Таков дух времени. От этого не уйдёшь. Романтизм? Не знаю. Иллюзии, реализм, прагматизм и всё вместе. Плюс округа начинали обретать своё мощное «Я» с перегибом не очень здоровым. Но - своё «я», которое вылилось, в конце концов, в серьёзную самостоятельность. На фоне этой разноголосицы главной задачей стояло даже не «свершение будущего», а определение: чего же мы хотим-то? Считаю, мне очень серьёзно повезло со временем, со своим восприятием, с какой-то высшей подсказкой. Мы не пошли на поводу у приверженцев старых подходов, а ведь нас подталкивали: давай заготовим от великой Тюмени для правительства великие постановления: строительство городов, загрузка мощностей, развитие геологоразведки. Я осознавал, что эти постановления - бумага для бумаги. Нутром ли чувствовал, понимал ли, что страна - на изломе. В 1990 году это осознавалось особо остро. В октябре депутаты меня абсолютно не понимали, когда я им говорил не про постановления, а толковал про Концепцию развития. Пришлось даже переносить сессию на ноябрь из-за всех дебатов с этими депутатами-партиями. И в ноябре Концепцию не приняли. Но в конце концов приняли, и я горд, сейчас мне не стыдно за тогдашний документ, а всё-таки прошёл 21 год. Концепция, потом президентский Указ - они закладывали основу недропользования в интересах территории. Солидная налоговая доля от нефти и газа - в интересах территории. Создание вертикально интегрированных нефтяных компаний и новый закон о недрах. В 92-м я уже как тюменский губернатор - не демократично избранный председатель областного Совета, а первое после развала Союза лицо исполнительной власти – вошёл в комиссию по внесению Закона о недрах и даже возглавил. Считаю, это три первых главных дела, очень серьёзные вещи, которые позволили Тюменской области продержаться и развиваться.

Омельчук: Скажите, когда у действующего тогда главы администрации Тюменской области возникло ощущение, что он - одно из звеньев, преемник, цепочка эстафеты государственной власти, начиная с первого сибирского губернатора Матвея Гагарина?

Шафраник: Всегда осознавал. И этим сознанием подрос, узнав, что Тобольская губерния включала в себя и Аляску. По существу же с этим родился, воспитался здесь. Это пространственное громадьё, огромность... Самая же большая область России, да и Советского Союза тоже - Тюменская. У нас больше двух тысяч километров по меридиану - от нижней до верхней границы. До арктических островов - Тюменский меридиан. Это даёт такое ощущение масштабности проектов, отношения к людям. У меня зуд быть лучшим: бригадиром слесарей, мастером, начальником цеха. Лучшим в деле, которым занимаешься. Не значит, что я был лучшим - стремление. Я не собираюсь давать себе оценки, но такое стремление было всегда. Сравнивать себя с великими губернаторами, и драматичными, и трагичными, как Гагарин, - не возьмусь. Разному овощу своё время. Каждому человеку - свои испытания. Каждому губернатору - своя драма, свои искушения, свои свершения.